Неточные совпадения
И он вкратце повторил сам себе весь ход своей мысли за эти последние два года,
начало которого была ясная, очевидная мысль о
смерти при виде любимого безнадежно больного брата.
Он сидел на кровати в темноте, скорчившись и обняв свои колени и, сдерживая дыхание от напряжения мысли, думал. Но чем более он напрягал мысль, тем только яснее ему становилось, что это несомненно так, что действительно он забыл, просмотрел в жизни одно маленькое обстоятельство ― то, что придет
смерть, и всё кончится, что ничего и не стоило
начинать и что помочь этому никак нельзя. Да, это ужасно, но это так.
Перед утром стала она чувствовать тоску
смерти,
начала метаться, сбила перевязку, и кровь потекла снова.
Вдруг получил он в самом деле
От управителя доклад,
Что дядя при
смерти в постеле
И с ним проститься был бы рад.
Прочтя печальное посланье,
Евгений тотчас на свиданье
Стремглав по почте поскакал
И уж заранее зевал,
Приготовляясь, денег ради,
На вздохи, скуку и обман
(И тем я
начал мой роман);
Но, прилетев в деревню дяди,
Его нашел уж на столе,
Как дань, готовую земле.
В общем, он был всепоглощенно занят бесчисленными фамильными процессами,
начало которых терялось в эпохе возникновения бумажных фабрик, а конец — в
смерти всех кляузников.
Раскольников долго не знал о
смерти матери, хотя корреспонденция с Петербургом установилась еще с самого
начала водворения его в Сибири.
— Ну, вот и ты! —
начала она, запинаясь от радости. — Не сердись на меня, Родя, что я тебя так глупо встречаю, со слезами: это я смеюсь, а не плачу. Ты думаешь, я плачу? Нет, это я радуюсь, а уж у меня глупая привычка такая: слезы текут. Это у меня со
смерти твоего отца, от всего плачу. Садись, голубчик, устал, должно быть, вижу. Ах, как ты испачкался.
— Вот, я даже записала два, три его парадокса, например: «Торжество социальной справедливости будет
началом духовной
смерти людей». Как тебе нравится? Или: «
Начало и конец жизни — в личности, а так как личность неповторима, история — не повторяется». Тебе скучно? — вдруг спросила она.
Я
начал было плакать, не знаю с чего; не помню, как она усадила меня подле себя, помню только, в бесценном воспоминании моем, как мы сидели рядом, рука в руку, и стремительно разговаривали: она расспрашивала про старика и про
смерть его, а я ей об нем рассказывал — так что можно было подумать, что я плакал о Макаре Ивановиче, тогда как это было бы верх нелепости; и я знаю, что она ни за что бы не могла предположить во мне такой совсем уж малолетней пошлости.
Кто написал гениальную хулу на Христа «об Иисусе Сладчайшем и о горьких плодах мира», кто почувствовал темное
начало в Христе, источник
смерти и небытия, истребление жизни, и противопоставил «демонической» христианской религии светлую религию рождения, божественное язычество, утверждение жизни и бытия?
В мещанской жизни
начали погибать национальные добродетели французского народа, их способность к героизму и к великодушию, их свободолюбие и бесстрашие перед
смертью.
Федор Павлович узнал о
смерти своей супруги пьяный; говорят, побежал по улице и
начал кричать, в радости воздевая руки к небу: «Ныне отпущаеши», а по другим — плакал навзрыд как маленький ребенок, и до того, что, говорят, жалко даже было смотреть на него, несмотря на все к нему отвращение.
Был тогда в
начале столетия один генерал, генерал со связями большими и богатейший помещик, но из таких (правда, и тогда уже, кажется, очень немногих), которые, удаляясь на покой со службы, чуть-чуть не бывали уверены, что выслужили себе право на жизнь и
смерть своих подданных.
— Хотя бы я и по знакомству сюда приходил, —
начал вновь Смердяков, — но они и здесь меня бесчеловечно стеснили беспрестанным спросом про барина: что, дескать, да как у них, кто приходит и кто таков уходит, и не могу ли я что иное им сообщить? Два раза грозили мне даже
смертью.
Спустя немного времени один за другим
начали умирать дети. Позвали шамана. В конце второго дня камлания он указал место, где надо поставить фигурное дерево, но и это не помогло.
Смерть уносила одного человека за другим. Очевидно, черт поселился в самом жилище. Оставалось последнее средство — уступить ему фанзу. Та к и сделали. Забрав все имущество, они перекочевали на реку Уленгоу.
Я узнал только, что он некогда был кучером у старой бездетной барыни, бежал со вверенной ему тройкой лошадей, пропадал целый год и, должно быть, убедившись на деле в невыгодах и бедствиях бродячей жизни, вернулся сам, но уже хромой, бросился в ноги своей госпоже и, в течение нескольких лет примерным поведеньем загладив свое преступленье, понемногу вошел к ней в милость, заслужил, наконец, ее полную доверенность, попал в приказчики, а по
смерти барыни, неизвестно каким образом, оказался отпущенным на волю, приписался в мещане,
начал снимать у соседей бакши, разбогател и живет теперь припеваючи.
А что оным имением со дня продажи Троекуровым или выдачи Соболеву доверенности, то есть с 17… года, а по
смерти отца его с 17… года и поныне, они, Дубровские, бесспорно владели, в том свидетельствуется на окольных жителей, которые, всего 52 человека, на опрос под присягой показали, что действительно, как они могут запомнить, означенным спорным имением
начали владеть помянутые гг.
…А между тем я тогда едва
начинал приходить в себя, оправляться после ряда страшных событий, несчастий, ошибок. История последних годов моей жизни представлялась мне яснее и яснее, и я с ужасом видел, что ни один человек, кроме меня, не знает ее и что с моей
смертью умрет истина.
В 1846, в
начале зимы, я был в последний раз в Петербурге и видел Витберга. Он совершенно гибнул, даже его прежний гнев против его врагов, который я так любил, стал потухать; надежд у него не было больше, он ничего не делал, чтоб выйти из своего положения, ровное отчаяние докончило его, существование сломилось на всех составах. Он ждал
смерти.
Сереже становится горько. Потребность творить суд и расправу так широко развилась в обществе, что
начинает подтачивать и его существование. Помилуйте! какой же он офицер! и здоровье у него далеко не офицерское, да и совсем он не так храбр, чтобы лететь навстречу
смерти ради стяжания лавров. Нет, надо как-нибудь это дело поправить! И вот он больше и больше избегает собеседований с мамашей и чаще и чаще совещается с папашей…
— Вот, отец протоиерей, —
начинал Гаврило при общем молчании, — существует, кажется, текст: «Блажен, иже и по
смерти творяй ближнему добро».
Припомнив все обстоятельства, Михей Зотыч только теперь испугался. Старик сел и
начал креститься, чувствуя, как его всего трясет. Без покаяния бы помер, как Ермилыч… Видно, за родительские молитвы господь помиловал. И то сказать, от своей
смерти не посторонишься.
И отдалось всё это ему чуть не гибелью: дядя-то Михайло весь в дедушку — обидчивый, злопамятный, и задумал он извести отца твоего. Вот, шли они в
начале зимы из гостей, четверо: Максим, дядья да дьячок один — его расстригли после, он извозчика до
смерти забил. Шли с Ямской улицы и заманили Максима-то на Дюков пруд, будто покататься по льду, на ногах, как мальчишки катаются, заманили да и столкнули его в прорубь, — я тебе рассказывала это…
Настанет год — России черный год, —
Когда царей корона упадет,
Забудет чернь к ним прежнюю любовь,
И пища многих будет
смерть и кровь;
Когда детей, когда невинных жен
Низвергнутый не защитит закон;
Когда чума от смрадных мертвых тел
Начнет бродить среди печальных сел,
Чтобы платком из хижин вызывать;
И станет глад сей бедный край терзать,
И зарево окрасит волны рек: —
В тот день явится мощный человек,
И ты его узнаешь и поймешь,
Зачем в руке его булатный нож.
По мнению Вл. Соловьева, есть два отрицательных
начала —
смерть и грех и два положительных желания — желание бессмертия и желание правды.
Господа стихотворцы и прозаики, одним словом поэты, в конце прошедшего столетия и даже в
начале нынешнего много выезжали на страстной и верной супружеской любви горлиц, которые будто бы не могут пережить друг друга, так что в случае
смерти одного из супругов другой лишает себя жизни насильственно следующим образом: овдовевший горлик или горлица, отдав покойнику последний Долг жалобным воркованьем, взвивается как выше над кремнистой скалой или упругой поверхностыо воды, сжимает свои легкие крылья, падает камнем вниз и убивается.
— Это ровно за минуту до
смерти, — с полною готовностию
начал князь, увлекаясь воспоминанием и, по-видимому, тотчас же забыв о всем остальном, — тот самый момент, когда он поднялся на лесенку и только что ступил на эшафот.
Ивану пошел всего двадцатый год, когда этот неожиданный удар — мы говорим о браке княжны, не об ее
смерти — над ним разразился; он не захотел остаться в теткином доме, где он из богатого наследника внезапно превратился в приживальщика; в Петербурге общество, в котором он вырос, перед ним закрылось; к службе с низких чинов, трудной и темной, он чувствовал отвращение (все это происходило в самом
начале царствования императора Александра); пришлось ему, поневоле, вернуться в деревню, к отцу.
С оника, после многолетней разлуки, проведенной в двух различных мирах, не понимая ясно ни чужих, ни даже собственных мыслей, цепляясь за слова и возражая одними словами, заспорили они о предметах самых отвлеченных, — и спорили так, как будто дело шло о жизни и
смерти обоих: голосили и вопили так, что все люди всполошились в доме, а бедный Лемм, который с самого приезда Михалевича заперся у себя в комнате, почувствовал недоуменье и
начал даже чего-то смутно бояться.
Постоял Матюшка у порога, рассказал еще раз о
смерти Окси и
начал прощаться. Это опять удивило Родиона Потапыча.
Бледный как
смерть,
начал что-то читать; читал довольно долго, но вряд ли многие могли его слышать, так голос его был слаб и прерывист.
Меня удивил твой вопрос о Барятинском и Швейковском. И тот и другой давно не существуют. Один кончил жизнь свою в Тобольске, а другой — в Кургане. Вообще мы не на шутку заселяем сибирские кладбища. Редкий год, чтоб не было свежих могил. Странно, что ты не знал об их
смерти. Когда я писал к тебе, мне и не пришло в мысль обратиться к некрологии, которая, впрочем, в нашем кругу
начинает заменять историю…
Страдания бедного Краснокутского кончились: в
начале нынешнего месяца он угас; существование его было так тяжело в продолжение десяти лет, что
смерть — награда.
— Люди перед
смертью бывают слабы, —
начала она едва слышно, оставшись с Лобачевским. — Физические муки могут заставить человека сказать то, чего он никогда не думал; могут заставить его сделать то, чего бы он не хотел. Я желаю одного, чтобы этого не случилось со мною… но если мои мучения будут очень сильны…
Но воображение мое снова
начинало работать, и я представлял себя выгнанным за мое упрямство из дому, бродящим ночью по улицам: никто не пускает меня к себе в дом; на меня нападают злые, бешеные собаки, которых я очень боялся, и
начинают меня кусать; вдруг является Волков, спасает меня от
смерти и приводит к отцу и матери; я прощаю Волкова и чувствую какое-то удовольствие.
Кажется, господа доктора в самом
начале болезни дурно лечили меня и наконец залечили почти до
смерти, доведя до совершенного ослабления пищеварительные органы; а может быть, что мнительность, излишние опасения страстной матери, беспрестанная перемена лекарств были причиною отчаянного положения, в котором я находился.
Беспрестанно я ожидал, что дедушка
начнет умирать, а как
смерть, по моему понятию и убеждению, соединялась с мучительной болью и страданьем, то я все вслушивался, не
начнет ли дедушка плакать и стонать.
Мысль о
смерти матери не входила мне в голову, и я думаю, что мои понятия стали путаться и что это было
началом какого-то помешательства.
— Расскажи ты мне, —
начал Вихров, — весь последний день перед
смертью жены: как и что ты делал, виделся ли с женой и что с ней говорил? Рассказывай все по порядку.
Здесь молодой человек (может быть, в первый раз) принес некоторую жертву человеческой природе: он
начал страшно, мучительно ревновать жену к наезжавшему иногда к ним исправнику и выражал это тем, что бил ее не на живот, а на
смерть.
Все-таки мы воздадим честь севастопольским героям; они только своей нечеловеческой храбростью спасли наше отечество: там,
начиная с матроса Кошки до Корнилова [Корнилов Владимир Алексеевич (1806—1854) — вице-адмирал русского Черноморского флота, один из организаторов Севастопольской обороны; 5 октября 1854 года был смертельно ранен при отражении штурма Малахова кургана.], все были Леониды при Фермопилах [Леониды при Фермопилах — Леонид — спартанский царь; в 480 году до н. э. защищал узкий проход Фермопилы с тремястами спартанцев, прикрывая от натиска персов отход греческих войск, пока все триста человек не пали
смертью храбрых.], — ура великим севастопольцам!
— Вот на что я могу согласиться, —
начал он, — я буду брать у тебя деньги под расписку, что тотчас же после
смерти отца отпущу тебя и жену на волю.
— Но, однако, я пересилила себя, — продолжала она, — села около него и
начала ему говорить прямо, что он сделал против меня и почему такою я стала против него!.. Он это понял, расплакался немного; но все-таки до самой
смерти не доверял мне ни в чем, ни одного лекарства не хотел принять из моих рук.
Она умерла две недели спустя. В эти две недели своей агонии она уже ни разу не могла совершенно прийти в себя и избавиться от своих странных фантазий. Рассудок ее как будто помутился. Она твердо была уверена, до самой
смерти своей, что дедушка зовет ее к себе и сердится на нее, что она не приходит, стучит на нее палкою и велит ей идти просить у добрых людей на хлеб и на табак. Часто она
начинала плакать во сне и, просыпаясь, рассказывала, что видела мамашу.
Вероятно, еще покойный Савва Силыч
начал и привел к окончанию все эти преобразования, однако, и по
смерти его, заботливая рука поддерживала их.
Когда все таким образом привыкли к своему положению и даже
начали говорить, что все разно — двух
смертей не бывать, а одной не миновать, из Петербурга от Прохора Сазоныча прилетела наконец давно ожидаемая телеграмма, гласившая: «Сегодня Лаптев выезжает с Прейном и Блиновым. Заводных приготовьте пятнадцать троек».
Наконец, помогая друг другу, мы торопливо взобрались на гору из последнего обрыва. Солнце
начинало склоняться к закату. Косые лучи мягко золотили зеленую мураву старого кладбища, играли на покосившихся крестах, переливались в уцелевших окнах часовни. Было тихо, веяло спокойствием и глубоким миром брошенного кладбища. Здесь уже мы не видели ни черепов, ни голеней, ни гробов. Зеленая свежая трава ровным, слегка склонявшимся к городу пологом любовно скрывала в своих объятиях ужас и безобразие
смерти.
«И вели с ним, с Христом, значит, —
начал Чуев, — на
смерть и двух злодеев. И, когда пришли на место, называемое лобное, там распяли его и злодеев, одного по правую, а другого по левую сторону.
— Еще жить не
начинал — и вдруг
смерть! — терзается он, — за что?
Основал ее писатель Н.Ф. Павлов и
начал печатать в своей типографии в доме Клевезаль, против Мясницкой части. Секретарем редакции был Н.С. Скворцов, к которому, после
смерти Павлова, в 1864 году перешла газета, — и сразу стала в оппозицию «Московским ведомостям» М.Н. Каткова и П.М. Леонтьева.